Ждана отметила, что мой случай для нее необычен, она и разглядела то меня случайно, хотя, обычно, видит таких как я за километр. Затем они втроем оживленно обсуждали мою ауру, так я понял, поскольку речь шла о разноцветных искрах и свечении разных органов, причем, Мотря утверждала, что свечение Богдана после моего подселения особо не поменялось. Ну и не обошлось без экспериментов. Поскольку бить в хате было некого, все оделись, и смотрели как я в полутьме, при лунном свете, рублю дрова. При этом меня заставляли сознательно прибегать к помощи Богдана, либо рубить одному. Все пришли к выводу, что действия, требующие максимального напряжения, мы с Богданом уже автоматически выполняем синхронно, поэтому Ждана и разглядела нашу сущность, когда мы соперников в корчме мутузили. А мне по наивности казалось, что это я такой крутой. Ну да ладно, как писал поэт, сочтемся славою, ведь мы свои же люди.
О наших с Богданом перспективах на будущее, Ждана говорила осторожно, поскольку мирного сосуществования сознаний, до этого, не наблюдала, тем не менее, в благополучный исход данного эксперимента все равно не верила. Она была убеждена, что природа возьмет свое, и моя человеконенавистническая сущность рано или поздно проявится. Единственный выход для меня в данной ситуации, это уезжать далеко, далеко, где меня никто не знает, там жить, и как только почувствую, что съезжаю с катушек, благородно сложить свою голову в бою, благо найти подходящее сражение, достойное моей головы, в данный исторический период проблем не составит.
Мотря возражала, что все может быть и не так, но возражала без огонька, а ее основные рекомендации очень удачно вписывались в йогу бездействия, хотя про йогов и их учение она, наверняка, ничего не слышала. С ее точки зрения все само устаканится, дай только время, и мы с Богданом всему научимся, так маскироваться будем, родная мать не отличит. А пока, чтоб не дразнить гусей, нужно отпросится у атамана, и уехать подальше, хотя бы до весны, а там уже у всех будут другие заботы, поважнее, чем на меня глядеть, и с Богданом сравнивать. Что там будет через пару лет, то еще поглядеть надо, и от избыточной агрессивности есть действенные средства, так что и бояться нечего. Любава молчала, но когда выговорились ученые ведьмы, взяла слово и она. Не вдаваясь в подробности ожидающих меня неприятностей, она сразу перешла к сути вопроса.
– Я могу ему помочь. Меня, может, особо и не учили, но ты Ждана еще молодая и дурная, а ты Мотря уже старая, как Владимир, поэтому вы тоже ничего понять не можете. Душа у него зачерствела, никого в себя не допускает. Умом он уже понял, что без Богдана не выживет, а что делать не знает.
– Ну и что ты сделаешь?
– Дырку в его кожуре. Если он захочет.
Поскольку дорога в дальние края холодной зимой меня совсем не прельщала, да и чем аргументировать атаману такую срочность отъезда из села, тоже на ум не приходило, решился на рискованный эксперимент, мало что ли дырок во мне, одной меньше, одной больше. Хотя малая змея сразу заявила, что ничего с этого не получится, мол, мужикам голову морочить это одно, в этом деле тетка вне конкуренции, а тут только беда вместо помощи выйдет, велел ей помолчать, все, что она сказала, мы слышали.
– Ну, попробуй, – задумчиво сказала Мотря, выслушав суть предложения, – ничего с того не выйдет, но и беды не будет. Раз Владимир согласился, давай, начинай, время позднее.
Любава зажгла еще одну лучину, и сунула мне под нос.
– Если хочешь, чтоб вышло что-то, откройся мне, до конца откройся, будет тебе казаться, что ножом бью, грудь подставь, тогда, может, получится что путное, понял?
– Понял, понял, уже весь открытый, как явор в поле, делай со мной что хочешь, дальше то что?
– В огонь смотри, и молодость свою вспоминай, когда ты не был таким сморчком засушенным.
Я смотрел в огонь и пытался вызвать в душе то забытое ощущение, возникающее только в юности, когда кажется, что все вокруг дышит радостью, и ты часть этого мира, молодого и беззаботного, созданного Творцом для любви. Когда кажется, что подпрыгнув, ты взлетишь, и не нужны тебе крылья…
То ли ликеру мы выпили изрядно, то ли обстановка после всех этих разговоров располагала, но у меня получилось на миг забыть обо всем что висело на голове, и поверить, что для меня горят на небе звезды, и для меня весь этот мир наш создан, ну и так далее, по тексту…
Любава забрала лучину, и место лучины заняли ее глаза, заслонившие собою все вокруг. Она медленно раздвигала створки закрывающие амбразуру, и впускала свет в сумрак моей души, и когда я убедился, что нет там ничего такого ценного, за чем стоило бы жалеть, она сорвала их с петель. Молодой радостный вихрь ворвался в мою каморку, разбрасывая все по дороге, и внося хаос в мой упорядоченный мир. Стоило мне крикнуть, как он испуганно и обиженно убрался, оставив меня одного. Но проделанный Любавой проем остался, он не мог затянуться так сразу, и постепенно я учился, расширяя его, жить с Богданом в двух помещениях сразу.
Постепенно мы научились сознательно объединять усилия, и наконец-то появилась реальная возможность соорудить то, о чем давно мечтал. Убедившись, что наши "резервные копии", где-то существуют в необозримых просторах нашего общего мозга, и более того, постоянно контролируют процессы на поверхности сознания, мы вместе с Богданом соорудили его усовершенствованную версию, с моей логикой и словарным аппаратом. Пришлось несколько ужать его эмоциональность, обрезать логику, вся не помещалась, не тот Богдан человек, чтоб долгие логические построения делать, но некий непротиворечивый индивидуум, с адекватной психикой у нас вышел. Это было сродни тому, что делает артист, которому нужно сыграть новою роль. Точно так же он навешивает на свою личность, новые черты характера и новые способности, отождествляя себя со своим героем.